Запоздалый рассвет. Часть 2. Владимир Сытник

  Пролетело лето. Пришла пора страды. В трех верстах от села у дедушки было тринадцать десятин земли и летний домик. Большую часть надела занимали посевы пшеницы, а на остальной земле были выпас и бахчи, где росли великолепные арбузы астраханских сортов. В страдную пору дедушка нанимал работников. Уже третий год подряд, со стороны Яика приходили башкирин Каюм и казах Ергаза. Вот и теперь они появились в селе неожиданно, пришли к нам, о чем-то долго спорили с дедом, собирались уйти, но потом остались и отдыхали два дня после долгого пути. Дедушка в это время готовил инвентарь, хотя, в основном, все было приготовлено еще зимой.  Настал день нашего ухода в степь на целую неделю. На верблюдов были навьючены основные тяжести. Их сопровождал Ергаза. За ними следовала пара волов, впряженная в механическую косилку, которых погонял Каюм. Мы с дедом, на бричке, ехали впереди.
        Прибыв на место, мы стали обустраивать домик, но это не заняло много времени. Домик был обжит. В течение лета мы с дедушкой подолгу здесь жили, наблюдая за сохранностью посевов. Приготовив, на скорую руку ужин, мы рано легли спать, так как завтра, по утренней росе, нужно начать полевые работы. Не успел я уснуть, как почувствовал, что кто-то трясет меня за плечо:
- Ойген, вставай. Пора на работу Ойген.
Я вскочил и поспешил к рукомойнику, который стоял на улице. Каюм уже возился возле верблюдов, а Ергаза впрягал коней в косилку. Волы оставались на замену и паслись неподалеку.
        Моя работа заключалась в том, чтобы понукать и направлять коней. Остальную, наиболее трудную работу, выполняли взрослые. Работа спорилась. К полудню кони стали уставать. Пшеница стояла густая, и косилка шла с трудом. Солнце припекало. У меня и у взрослых, по лицам, ручьями тек пот.
- Шабаш, пора обедать,- сказал дедушка.
Мы распрягли животных, и я отогнал их к небольшому степному озерцу- блюдцу, на берегу которого росло несколько кустов ракитника. Когда я вернулся к наспех устроенному шалашу, то застал взрослых за едой и неспешным разговором. Я набрал похлебки, приготовленной Каюмом, из большого котелка, подвешенного на треноге и, кушая, стал прислушиваться к разговору взрослых.
- Когда моя пришла из Уральск, где моя работал на маслоделка, то узнала, что мой баба мертвый, Ой плохо моя была!
- А почему умерла твоя жена Ергаза?
- Мой Айша умер, когда сынишка родилась. Старухи не смогла ее спасать. Много кровь из мой баба вытекла.
- А с кем теперь твои дети?
- Старший девка у сестра, а мала-мала Гуля и сынишка у старший брат.
- А я,- начал рассказывать Каюм,- раньше на большом озере работал. Баскунчак оно называется. Соль мы там добывали. Работа была тяжелая, да еще стал плату уменьшать хозяин. Говорит, что соль плохо покупают. Неправда это. Его сын тогда жениться хотел, вот и решил хозяин запастись деньжатами нашим потом.
- А семья у тебя есть?- спросил дед.
- Н...е... а,- протянул Каюм нехотя. Давно была невеста из аула, что недалеко от Оренбурга. Надругались над ней казаки и убили, когда война была, белых с красными. С тех пор я, как перекати- поле...
- Да, у всех свое горе. У меня вон внучек, Ойген, безотцовщина при живом отце. Что будет, когда я умру?...
Я внимательно слушал и в то же время сравнивал этих людей, переводя взгляд с одного на другого. Дедушка сухой, жилистый мужчина с большими ладонями и начинающей седеть головой. Ергаза коренастый и проворный со скуластым лицом и короткими, чуть кривыми ногами степняка - наездника. Каюм высокий и статный с неторопливыми движениями и привычкой все делать основательно.
- Какие они все разные,- решил я и задумался. Из задумчивости меня вывел громкий голос дедушки:
- Сегодня до обеда, считай, пол десятины убрали. Если так будем работать, то за две недели управимся.
- Да..а хозяин, урожай нынче знатный. Если погода не помешает, то пудов сто пятьдесят с каждой десятины возьмем, а то и больше! Будет тебе в этом году прибыток!
        Когда спала полуденная жара мы опять принялись за работу и по холодку проработали до темна. Потом все ужинали у костра, разведенного прямо у крыльца степного домика. Я лежал на старой кошме и упрашивал Каюма рассказать, что-нибудь о своей жизни. Дедушка, видя мою настойчивость, сказал с упреком:
- Каюм устал сильно, не мучай его.
На что башкирин ответил, посмотрев на дедушку улыбающимися глазами:
- Языком молоть, не лопатой работать...
Потом он обратил лицо ко мне:
- Что обо мне рассказывать?.. Живу сегодняшним днем. О завтрашнем не думаю. Да и что интересного в моей жизни? Это у Ергазы дети, домик, а у меня ничего нет. Всю жизнь работал, как вол, а даже угла своего не наработал...
Он на короткое время замолчал, а потом продолжал:
- Давай расскажу тебе лучше о нашем башкирском богатыре. Давно это было. Двести, а может триста лет тому. Страдал наш народ от притеснений белого царя. Сильно он измывался над народом нашим. И вот, когда совсем невмоготу стало, прискакал из Уфимских гор богатырь на белом коне. В руке меч из булатной стали, а на голове шлем серебряный. Взмахнет мечем и нет дюжины солдат белого царя. Салаватом его звали. Был у него друг из русских. Того Емельяном величали. Тоже знатный был воин. Вместе они бились с полчищами белого царя за свободу башкир, татар, черемис, казахов, русских. Многие народы мучил белый царь...
Рассказ Каюма прервал дедушка:
- Ну, все, наговорились и спать. Завтра вставать рано.
Я пошел в дом, хотя так хотелось еще послушать о башкирском богатыре. Каюм остался во дворе, расположившись на кошме под ветвями молодой вишни и мечтательно устремив взор в звездное небо.
               В утомительном труде пролетели почти три недели. Мы закончили уборку хлеба до начала осенних дождей. Ергаза и Каюм, получив расчет и богатые подарки, поблагодарив дедушку, ушли в свои края. Дедушка, расплатившись по государственному продовольственному налогу, был очень доволен и часто говаривал:
- Все хорошо внучек! Будет чем встретить Weihnachten und Ostern (4).
Теперь я понимаю причину его радости. Добрая половина собранного зерна осталась на наши нужды. Погреб засыпан картошкой. В подвале, с толстой балки, свисали четыре полутуши копченой свинины. Полки были заставлены разными соленьями, приготовленными умелыми руками мамы, а на земляном полу стояли несколько бочонков с солеными огурцами, капустой и арбузами. На сеновале было заготовлено добротное сено для четырнадцати коров.
               Этой осенью дедушка впервые, за многие годы, повез продукты,
произведенные в домашнем хозяйстве не в Палласовку, а в далекий Покровск, на осеннюю ярмарку. Для этого, на станции, он арендовал половину вагона. Сюда были погружены двадцать четыре мешка муки, смолотой на мельнице, принадлежащей мужу дедушкиной сестры, две полутуши копченой свинины, два бочонка свиного сала и бочонок топленого масла. Для доставки товара к поезду дедушке пришлось нанять три подводы в селе. Свои две брички не могли перевезти сразу весь груз.
                 Дедушки не было три недели. Он вернулся усталый, но с уверенностью в завтрашнем дне. С уверенностью в том, что в будущем, дела в его хозяйстве пойдут еще лучше. Он привез много нужных в хозяйстве вещей и подарков. Когда разошлись любопытные соседи, встречавшие деда как человека побывавшего на краю земли, он из вороха мешков и сумок извлек картонную коробку.
- Что это?- спросила мама.
- Сейчас увидите,- с загадочностью в голосе ответил дедушка.
Он развернул бумагу, открыл картонную крышку и вытащил великолепную подвесную керосиновую лампу со стеклянным абажуром синего цвета. Мы с мамой смотрели на эту чудесную вещь широко открытыми глазами, а дедушка смотрел на нас, наслаждаясь произведенным впечатлением.
              В конце октября лег снег. Дедушка, мама и я, в один из дней, складывали под крышу сено, не вместившееся летом и пролежавшее до снега в стожке у внешней стены сеновала. Дед снизу подавал сено вилами с длинным черенком, а я и мама сверху, под крышей сеновала, принимали его, разравнивали и утрамбовывали. Очередной увесистый  навильник, прилетевший снизу, сбил меня с ног и накрыл с головой. Я замер, вдыхая душистый, чуть горьковатый аромат степных трав. Вдруг я услышал напряженную речь дедушки и чужой резкий голос. Я выбрался из-под завалившего меня сена и осторожно подошел к краю сеновала. Внизу я увидел дедушку и дядьку Йоську, живущего на нашей улице. Дядька громко говорил, размахивая руками:
- Что, все толкаете Готлиб? Все пихаете и пихаете! Все вам мало. Скоро сеновал треснет!
- Мы Йося сено складываем. Коров чем-то кормить надо, а уже снег выпал. Пропадет сено. Будут оттепели и пропадет. У тебя возле подворья давно лежит. Скотина растащила. Собаки норы роют. Чего не скирдуешь?
- Ничего ему не будет. И так сойдет. А чего это ты Готлиб о чужом заботишься? Моя Ночка перезимует как-нибудь. А вы вот как перезимуете? Развели целое стадо. Коров в сарае, что селедки в бочке! Молоко у вас рекой льется...
Дедушка перебил его:
- Чтобы получить молоко, сначала надо накормить коров, напоить, выдоить их, а потом...
Йоська не дал говорить:
- Чего потом! Знаем чего потом! Свези масло на базар и считай себе денежки!- уже кричал Йоська, распаляясь все сильнее. Нажилися нашим трудом, а теперь нос воротите, дураками нас выставляете! Учите, что с коровами нужно делать!
- Кого это вас? Не Яшку ли с Эрнстом, дружков твоих, бездельников и пьяниц? А что касается нашего хозяйства, то нажили мы его своим потом. Отец спину гнул, и я всю жизнь не на печке просидел, как ты! Внучек вон с раннего детства лучше тебя знает, за какой конец вилы держать!- отрезал дед.
А Йоська распалялся все сильнее. Стал собираться народ. Дедушка плюнул под ноги и вошел во двор через заднюю калитку. Мы с мамой спустились вниз по внутренней лестнице и, выйдя во двор, пошли к дому, следом за дедушкой. Вслед неслось проклятие Йоськи:
- Кровопийцы! Каждый год батраков берете! Разжирели
нашим потом! Не раздавила вас революция!
              Йоська был известный в селе бездельник и скандалист. Таких в селе было немного, но были. Это были крикуны и тунеядцы, не умеющие и не желающие правильно вести хозяйство. Их семьи жили впроголодь, получая помощь от советских властей. Этот случай оставил горький осадок в моей душе и сильно пошатнул здоровье дедушки.
              Весной умер мой отец. Пришел из кузницы после работы, лег отдохнуть, заснул и не проснулся. Это позже мне мама рассказала, а ей соседи. Я даже не сразу узнал о его смерти. Он с семьей жил на другом конце села. Ну что я? Ребенок. Несмышленыш. Сходил несколько раз на кладбище, поплакал и все. В детстве печали изживаются быстрее и легче.